…Мало кто узнал Гвиндора в этом эльфе, больше похожем на человека в годах. Однако же Финдуилас, с которой он был некогда обручен, признала его… Его избегали. Подобное уродство заставляло эльфов Нарготронда чувствовать себя неуютно. Глядя на него, говорили: он подтверждение тому, что нам нельзя покидать город, и правы были Келегорм и Куруфин. Глядя на него, гнали от себя мысли: если бы я присоединился к его отряду, исход битвы мог быть другим. Финдуилас заботилась о нем, как о больном. Для нее он таким и был – кричащил во сне, дергался от громких звуков, то и дело озирался. Постоянное напряжение, настороженность… Ангбанд не желал покидать своего бывшего пленника. Гвиндор просился на границу. Ородрет качал головой, мол, рано, и ты же сам понимаешь, неуравновешенного эльфа нельзя посылать туда, а ты еще не вернул себе душевное равновесие. Финдуилас говорила о пережитой разлуке, и что нечестно с его стороны снова бросать ее. Гвиндор понимающе кивал и еще больше тяготился своим положением и участью, а это не способствовало исцелению. Финдуилас опекала его, а он не желал подобного отношения; ему стало казаться, что она разлюбила его – или же стала любить как сестра брата, а страсти в ее сердце не осталось. И настал день, когда Гвиндор расторг помолвку, не желая таких странных отношений и отправился в Дориат, надеясь, что там найдется применение его мечу. Почти все земли вокруг Дориата к тому времени контролировал Враг, и лишь Завеса Мелиан защищала королевство от разорения. Однако находились смельчаки, которые выходили за Завесу и охотились на орков и прочих злых тварей из Ангбанда. Возглавлял этих смельчаков Белег по прозванию Тугой Лук; он с радостью принял к себе Гвиндора, хоть тоже был поражен тому, как тот изменился за неполные двадцать лет. Там, в отряде Белега, Гвиндор однажды услышал историю о маленьком человеческом мальчике, который приходился родичем Берену и был отправлен матерью в Дориат, но не дошел, орки убили. Эльфы потом только тело нашли, обглоданное, но узнаваемое. Парнишка был сыном Хурина… Услышав знакомое имя, Гвиндор чуть не вскочил. Издевательствам над Хурином Моргот посвящал немало времени, забыв о других именитых пленниках; так что в определенном смысле своим побегом Гвиндор должен был Хурину. Поэтому Гвиндор уговорил Белега очистить путь до Дор-Ломина и спасти хоть Морвен с дочерью – а иначе грозился сам отправиться на это дело. Белег к тому времени успел привязаться к Гвиндору, так что согласился помочь, хоть больше орков боялся того, что придется рассказать Морвен о судьбе ее сына. И не зря боялся – когда отряду удалось пробиться в Дор-Ломин и найти там Морвен, та ничего не сказала, лишь побледнела, закатила глаза и уже бездыханная упала на порог своего дома. А дочь ее опустилась над телом и, рыдая, упрекала эльфов, что принесли злую весть. Белег и сам чувствовал вину за то, что произошло. Он сказал – пойдем с нами в Дориат, хоть спокойной и защищенной жизнью и не искупить вины за смерть Морвен. Ниэнор, а именно так звали дочь Хурина, согласилась на другое – ее проводят до Бретиля, где живут ее родичи из племени халадинов. В пути, прознав, что Гвиндор был в плену, Ниэнор стала расспрашивать его об отце. И так вышло, что когда пришло время расставаться, сердце ее принадлежало Гвиндору, а он забыл о Финдуилас. Но когда Гвиндор попросил руки Ниэнор она отказала, говоря, что не ровня они, бессмертный эльф и простая человеческая девушка. Гвиндор рассмеялся. Посмотри, сказал он, как меня состарил Ангбанд. Мне ведомо, что скоро я истаю, а путь на Запад, где мог бы я исцелиться, закрыт, так что неизвестно, кто кого переживет. Не прошло и месяца, как сыграли свадьбу – Белег был свидетелем со стороны жениха, а быть подружкой невесты пригласили одну дориатскую эльфийку по имени Нэллас. Гвиндор по-прежнему был беспокойным, но теперь это было беспокойство от овладевшей им идеи. Гвиндор хотел освободить Дор-Ломин и преподнести его в подарок молодой жене. А сил Дориата для этого было мало. И тогда Гвиндор вернулся в Нарготронд. Те, кто видели его первое возвращение, были поражены. В тот раз седина и шрамы подчеркивали внутренний надлом, сейчас перед нарготрондцами словно стоял не эльф, а великий человеческий воин, которого годы не ослабили, а сделали сильнее. Теперь от Гвиндора не отворачивались, а ловили каждое слово. И как некогда Келегорм и Куруфин посеяли страх в жителях города, так сейчас Гвиндор зародил желание сражаться. … и был построен мост через Нарог… Ниэнор, пожив какое-то время в Нарготронде, отправилась в Бретиль, чтоб уговорить халадинов присоединиться к войску ее мужа. Но красота Ниэнор запала в сердце Брандира, и его родич, Харданг, подговорил того удержать Ниэнор и пообещать помощь Нарготронду, а потом предать. Так и случилось. Ниэнор гостила, опасаясь разрушить договоренности. Брандир собирал ополчение. И однажды прибыл гонец из Нарготронда с вестью, что огромное войско орков движетас на Нарготронд, и пришло время выступать в поход. Когда же началось сражение на равнине Тумхалад, Брандир приказал перейти на сторону врага и ударить по эльфам. Так было разбито войско Нарготронда и пришедшие ему на помощь отряды из Дориата. В той битве погибли Белег и Маблунг. Однако Ниэнор, обещая оставаться до конца битвы в Бретиле, тайно следовала за ополчением халадинов. Ужаснувшись увиденному, она бросилась бежать куда глядят глаза Гвиндор же был ранен, но все еще жив, когда увидел чудовищного змея. Под взглядом того Гвиндор застыл, а Глаурунг – так звали змея – смеясь, говорил: предала тебя жена, сердца людей легкомысленны, забыла она тебя ради халадинского вождя. Тогда, одурманенный чарами змея, Гвиндор помчался в Бретиль, и не видел уже, как пал Нарготронд, и как уводили из него пленных. Когда же Гвиндор пришел в Бретиль, то чары спали, и обнаружил он обман, а также то, что Ниэнор исчезла. Столь разгневан он был, что зарубил и Брандира, и Харданга, и многих других. После же вернулся, но нашел лишь умирающую Финдуилас, пригвожденную к столбу. Горько стало Гвиндору. Сказал он, что видно те, кто от Моргота бежит, делают это по его воле, и верно, что не приносят ничего кроме беды, а значит, лучше бы ему, Гвиндору, умереть. Оставалось только одно незавершенное дело. * Тот, кого некогда звали Гвиндором, открыл глаза. Рядом лежал убитый дракон, над ним склонилась светловолосая девушка. - Кто ты? – прошептал тот, кого некогда звали Гвиндором и понял, что своего-то имени не помнит. - Не знаю, - пожала плечами девушка. – Я мало что помню о себе. Точнее, ничего. - Тогда я буду звать тебя Анарвен, солнечная - Ладно. А ты кто? Он пожал плечами. - Тогда, - ответила та, что звалась когда-то Ниэнор, - я назову тебя Гил-Эстель.
и тоже должна нести несчастья... Она и принесла. Из-за нее халадины ударили в спину эльфам (знаю, что "они бы никогда", но было нужно для сюжета, и вообще, проклятие оно такое проклятие...)И вдохновила Гвиндора на тот злополучный мост
С тех пор, как Турин, сын Хурина, отправился в Дориат, никто ничего о нем не слышал. Морвен извелась от тревоги, щеки ее ввалились, а глаза хранили тень неизбывной скорби. В тяжкие ночные часы тьмы и одиночества она горевала, проклиная себя за то, что отправила любимого сына на погибель. И эти мысли подтачивали ее силы и приводили в отчаяние. Быть может, Морвен отправилась бы по следам пропавшего сына на поиски его или желанной смерти, но Ниэнор, дитя горя, удерживала ее дома. Не простила бы себя Морвен, если бы и дочь Хурина погибла, и его род пресекся.
Ниэнор же росла красивой, сильной и смелой девой, истинной дочерью своего отца. И хотя Морвен не выпускала ее за пределы усадьбы, о красоте ее проведали вастаки, шпионящие за домом Хурина, и вскоре это привело к беде. Ибо Лорган, вождь вастаков, решил взять Ниэнор в жены. Она была прекраснее, чем любая женщина вастаков, а кроме того Лорган мыслил так укрепить свою власть над краем, думая получить наследника крови Хурина и тем успокоить мятежников Народа Хадора.
Когда исполнилось Ниэнор шестнадцать лет, в дверь ее дома постучали сваты Лоргана. Они принесли дары по обычаю, но в голосах их звучала угроза. Когда же Морвен и Ниэнор ответили твердым отказом, то посланцы рассмеялись и один из них сказал Ниэнор:
«Лучше бы тебе, дочь колдуньи, принять честь стать женой нашего владыки, иначе ты станешь его рабыней! За волосы приволокут тебя к Лоргану, а дом твой сожгут со всеми, кто в нем живет. Подумай об этом хорошенько, владыка дает тебе неделю сроку на размышление».
Но Ниэнор скорее бросилась бы в реку, чем смирилась с постылым замужеством. Не видя иного выхода, они с Морвен решили бежать из Дор-Ломина, и через три дня после прихода посланцев ушли из усадьбы. Лорган приказал следить за домом, но тогда стояла суровая зима, к тому же разыгралась метель, и следы обеих женщины были потеряны.
Но метель эта сослужила и плохую службу для женщин рода Хурина. Когда Морвен и Ниэнор с превеликим трудом добрались до пещер, где укрывались мятежники Народа Хадора, Морвен сильно простудилась и через несколько дней умерла, ибо ослабела и исчахла она от своего горя. Горько оплакивала ее дочь и другие люди, коим некогда была она милостивой владычицей.
Несколько месяцев прожила Ниэнор в пещерах, но вастаки, разъяренные непокорством жены и дочери Хурина, стали рьяно преследовать последних свободных эдайн в горах, и когда пришла весна, подобрались близко к их убежищу. Тогда решила Ниэнор, что нет ей спасения в Дор-Ломине, и если не хочет она идти замуж за вождя или покончить с жизнью, то надобно бежать ей дальше. Надумала дочь Хурина идти в Бретиль, где жили ее родичи, и несколько мужчин из свободных хадорингов вызвались проводить ее. Другие же остались, они не хотели бросать родину или семью, живущую в рабстве вастаков. И едва успели Ниэнор и ее провожатые ускользнуть из Дор-Ломина через тайные перевалы, как вастаки обрушились на убежище свободных эдайн и многих мужчин перебили, а остальных увели в рабство. Так, горем и несчастьем кончилась жизнь Ниэнор в Дор-Ломине.
Ниэнор же со спутниками поспешили к лесу Бретиль. В те дни королевство Нарготронд воспрянуло от долгого покоя и вновь его воины принялись преследовать орков на обоих берегах Нарога. Говорили, что предводительствует ими некий вождь, нолдо из беглых рабов Ангбанда, который ненавидит орков лютой ненавистью и стремится везде убивать их, дабы отомстить за смерть своего брата и собственные муки в плену. Он убедил короля Ородрета отринуть былые уловки: чары, засады и отравленные стрелы, и бить врага в чистом поле. В Нарготронде, мало пострадавшем от войны, было немало умелых воинов и оружия, и вскоре королевство почти восстановило былые границы, а земли меж Фаласом и Дориатом стали спокойными и лишь небольшие шайки орков рыскали там.
Потому Ниэнор и ее спутникам удалось уйти далеко на восток, почти к самым границам Бретиля, но там удача изменила им. Не все орки были изгнаны из Западного Белерианда и некоторые шайки, самые жадные и отчаянные, рыскали по землям эльдар и эдайн. Возле Перекрестья Тейглина немалый отряд орков повстречал Ниэнор и ее спутников и закипела схватка. Хадоринги сражались отчаянно, и сама Ниэнор тоже не пряталась за мужские спины, ибо была обучена держать оружие, но людей было слишком мало и вскоре все товарищи Ниэнор погибли. Ее же орки не хотели убивать, разглядев в ней женщину, а желали взять живьем. Ниэнор испугалась до безумия, ибо оказаться в лапах орков было еще страшнее, чем стать женой Лоргана, и, собрав все силы, она ринулась в отчаянное бегство, устремившись через реку в лес. Орки, улюлюкая, помчались за ней. Легконогой и быстрой была дочь Хурина, однако орки были упорны в преследовании добычи и наверняка нагнали бы девушку, если бы, на ее счастье, вскоре не полетели в орков белоперые стрелы из чащи, а потом навстречу им не ринулись воины в буром и зеленом, размахивая боевыми секирами.
Ниэнор услышала шум позади и обернулась и, не заметив корня, торчащего из земли, споткнулась и рухнула на землю. Так лежала она оглушенная и измученная, не в силах подняться, пока не нашел ее один из воинов в зеленом, кои перебили всех орков.
Ласково поднял он девушку и усадил на траву, спрашивая:
«Кто ты, о прекрасная дева, бегущая от орков?»
Голос воина был чистым и ясным, а на белокожем лице серые глаза сияли как звезды, и поняла Ниэнор, что это не враг, а друг, и потому не скрыла от него ни имени своего, ни рода, ни цели странствия.
Услышав имя Хурина, воин воскликнул:
«Дочь столь великого воина, стойкого врага Моргота, достойна высших почестей! Кроме того, ты, Ниэнор, в родстве с королем нашим Элу Тинголом, ибо твой родич Берен взял в жены принцессу Лутиэн. Потому, если будет на то воля наших владык и твоя, то приглашаю я тебя погостить в Сокрытом Королевстве, сколько ты пожелаешь. Думаю, король уважит мою просьбу, ибо я – Маблунг Тяжкорукий, один из его главных полководцев».
Изумилась Ниэнор, поняв, что перед нею эльф из Дориата, и обрадовалась, ибо от матери слышала об эльфах много хорошего, к тому же, почитала она в них врагов Черного Врага, верных союзников людей. Передумала она идти в Бретиль, ибо жители его, по словам Морвен были бедны и невежественны, и решила принять приглашение Маблунга.
Маблунг послал в Дориат самого быстрого гонца и вскоре от короля Тингола пришел ответ. Не забыл король родства своего с Береном и отваги и стойкости Хурина, и с радостью пригласил Ниэнор стать его гостьей на то время, на какое она пожелает. Так пришла Ниэнор в Дориат, и дни ее в Сокрытом Королевстве были радостны, хотя и омрачали душу ее мысли о смерти матери, мучениях отца и пропаже брата.
Ниэнор спросила владык Дориата о судьбе Турина, который тоже направился в этот чудесный край, но ничего не могли сказать ей ни Тингол, ни сама Мелиан. Турин не входил в пределы Дориата, и ни одна весть о нем не достигала этой земли. И часто думала Ниэнор о Турине и его судьбе, и неизвестность томила ее.
ПродолжениеМаблунг не забывал о спасенной деве и часто навещал Ниэнор в ее покоях в Менегроте, и не раз гуляли они вместе по лесам Дориата. Ниэнор тогда достигла расцвета своей женственности и красы, златовласая, статная, высокая – ростом не уступала она большинству эльфов-мужчин Дориата. И случилась так, что Маблунг полюбил дочь Хурина и предложил ей стать его женой.
Но Ниэнор видела в Маблунге лишь друга и любовь ее к эльфу была только дружеской. Отказала она Маблунгу, говоря, что хоть женщины людей, бывает, и вступают в брак не по любви, но не хочет она делать этого, ибо много печалей сулит брак между бессмертным и смертной, и лучше Маблунгу остаться свободным, а когда Ниэнор уйдет за Круги Мира, он не будет связан брачной клятвой и от этой краткой любви останутся у него лишь светлые воспоминания.
Опечалился Маблунг, хотя слова Ниэнор были разумны, но не говорил ничего более о своей любви, уважая волю Ниэнор. А дочь Хурина непрестанно думала об отце своем и брате и жадно слушала любые вести, доходившие из-за пределов Дориата. Много вестей приходило из королевства Нарготронд, много тогда рассказывали об отважном эльфе Гвиндоре, бежавшем из плена в Ангбанде, главном полководце короля Ородрета. И в конце концов надумала Ниэнор отправиться в Нарготронд и расспросить Гвиндора, что он знает о Хурине, знатном пленнике Моргота.
Но не в доброе время пришла ей на ум эта мысль, ибо тогда по наущению Гвиндора построили мост через Нарог и в тот же год в Ущелье Сириона стали собираться орки, и многие думали, что они ударят на юг, на город Ородрета, ибо победы Нарготронда весьма разъярили Моргота. Тингол и Мелиан убеждали Ниэнор остаться и переждать грозное время, но Ниэнор их не слушала, ибо боялась, что Гвиндор будет убит в сражениях и тогда она ничего не узнает. Кроме того, Ниэнор уже наскучили спокойные леса Дориата, в глубине души жаждала она славы и подвигов на поле брани, огорчаясь из-за того, что родилась женщиной – то кровь славных предков говорила в ней. И сказал Ниэнор Тинголу, что давно вышла из детского возраста и может сама решать, что ей делать, а если она не гостья, а пленница в Дориате, то пусть ей так прямо и скажут.
Огорчился Тингол, а на сердце Мелиан легла темная тень предчувствия, но ничего они более не могли возразить Ниэнор и позволили ей ехать, куда она захочет. Маблунг, хранящий в сердце своем неувядающую любовь к дочери Хурина, как это свойственно всем эльдар, вызвался сопровождать ее в опасной дороге. Нехотя Тингол позволил ему идти с Ниэнор и взять с собой столько воинов, сколько он сочтет нужным, ибо король не желал отпускать своих эльфов в опасное время за пределы Дориата.
Так Ниэнор и Маблунг с отрядом эльфов выступили из Дориата и выбрали они для начала пути самый недобрый час. Ибо незадолго до того орки из Ущелья Сириона выступили на юг, а вел их один из самых ужасных слуг Моргота – дракон Глаурунг Золотой. Был он страшен не только мощью своего огромного тела и волшебным огнем, что извергал из пасти, но и немалой хитростью и коварством.
Глаурунг двигался на юг, сжигая все на своем пути, а за ним шли орки, убивая тех, кто спасся от страшного пожара. Потому ни одной вести о том не достигло слуха стражей Дориата и Ниэнор с отрядом спокойно шли по хорошо известным синдар тропам, что связывали земли двух царствующих родичей, Тингола и Ородрета. И лишь недалеко от берегов Нарога увидели они следы недавнего сражения.
Маблунг, снедаемый тревогой и дурным предчувствием, тут же попросил Ниэнор поворотить коня обратно в Дориат. Он обещал, что узнает все сам, приложит все силы, дабы встретиться с Гвиндором, а самой Ниэнор незачем подвергать себя опасности. Но ответила дочь Хурина, что, скорее, подобает самому Маблунгу вернуться, ибо вести о Хурине и Турине его не касаются, а рисковать должен тот, кому они нужнее. Несмотря на опасность, еще больше устремилась Ниэнор в Нарготронд, желая встретиться с Гвиндором, если он еще жив – ведь потом трудно было бы его отыскать.
Долго они спорили и препирались, пока не порешили, что двинутся к Вратам Фелагунда вместе, стараясь скрываться, сколь возможно. Это оказалось нетрудно, ибо не было поблизости ни одного орка.
Горе и скорбь поразили Ниэнор и эльдар, когда увидели они сожженные Врата Фелагунда и узрели груды мертвых тел возле них, ибо яростная кипела там схватка. Но никого живого они не увидели рядом, хотя прождали на склонах Амон-Этира несколько часов.
В конце концов Ниэнор не выдержала ожидания и сказала Маблунгу:
«Я войду в город, ибо там сокрыта моя последняя надежда. Если же ты не позволишь мне этого, то я пойду в самый Ангбанд и там найду ответ на все вопросы».
Темным огнем решимости горели глаза ее, и на дне их увидел Маблунг тень безумия. Испугался и опечалился он, и понял, что не сможет остановить Ниэнор иначе как силой, а этого он делать не хотел. И сказал он тогда:
«Войдем вместе в эти ворота и выйдем вместе, если позволит удача».
Осторожно направились они к Вратам Фелагунда, но не услышали ни единого звука, кроме карканья ворон, что поднялись с мертвых тел. Внутрь вошли они, в разоренный и оскверненный город, что некогда красотою едва уступал Менегроту.
Казалось, что удача осталась с ними, ибо и внутри они никого не встретили. Озираясь и прислушиваясь, шли они по широким подземным коридорам, и, наконец, нашли того, кого искали. Перед входом в главный зал Нарготронда, по бокам каменных дверей, кои украсил резьбой сам Фелагунд, водрузили орки два деревянных кола, и на одном из них была голова короля Ородрета, а на другом – Гвиндора, его полководца.
Содрогнулись эльдар и вскрикнула от ужаса и разрушения надежд своих Ниэнор. Со скорбью смотрел Маблнуг на отвратительное это дело и горько сказал Ниэнор:
«Зря проделали мы этот опасный путь и теперь уж точно пора нам возвращаться».
Но словно злой дух вселился в Ниэнор, обуяла ее неразумная отвага и сказала она:
«Нет! Не все сделали мы здесь. Должно нам заглянуть в главный зал и увидеть, кто царствует в Нарготронде, кто сидит ныне на троне Фелагунда и Ородрета».
И прежде, чем Маблунг остановил ее, дева распахнула каменные двери. И тогда глаза пришельцев ослепил блеск злата и самоцветов, собранных в зале, ибо день еще не кончился, а наверху зала были прорублены окна, и в них заглядывало солнце. И никого не было в зале, и трон Фелагунда оставался пустым, а на спинке его сияло дивное ожерелье Наугламир.
Задохнулись эльдар от восторга и изумления, ибо ожидали увидеть ту же скверну, что и во всем Нарготронде. И осмелев, вошли они в зал и стали осматривать его сокровища, а Ниэнор подошла к самому трону и сняла с него ожерелье.
Но в тот же миг раздался страшный рев. То Глаурунг почуял чужаков в своих владениях и помчался к своей сокровищнице, дабы предотвратить грабеж. К счастью, дракон пребывал в глубине пещерного города, а не снаружи, и потому путь к спасению был свободен.
Маблунг кинулся к Ниэнор, что стояла ни жива ни мертва, и толкнул ее к выходу, приказывая бежать к лошадям, которые остались снаружи, а затем, не медля, не ожидая никого, скакать в Дориат. Он боялся, что дракон догонит их еще в пещерах, и мыслил задержать его хотя бы ценой собственной жизни, дабы Ниэнор могла спастись.
Обеспамятев от страха, Ниэнор помчалась к выходу из города и, пробежав по мосту, вскочила на своего коня и поскакала к Дориату быстрее ветра. Скакала она несколько часов, даже не оглянувшись, и не ведала, что отважный Маблунг и весь отряд его погибли от огня дракона, ибо тот настиг их у самых Врат Фелагунда. Но смертью своей Маблунг спас свою возлюбленную, ибо не смог Глаурунг догнать быстрого коня Дориата, хотя и кипел яростью от потери главного своего сокровища.
Ниэнор прибыла в Дориат, думая, что Маблунг уже ждет ее там или догонит вскорости, но обе надежды эти оказались тщетными. Долго ожидал и Тингол своего полководца, но тоже не дождался, и решили тогда все, что погиб отважный воин, и оплакали его безвременную смерть. И горше всех плакала Ниэнор, и прокляла она свое безрассудство, и мечты ее о подвигах и славе были развеяны в прах.
Но, несмотря на весь свой ужас и быстроту бегства, Ниэнор не выпустила из рук Наугламира и так сокровище это попало в Дориат. По справедливости ожерелье должно было бы принадлежать Тинголу, ибо он остался последним родичем Фелагунда в Белерианде (Галадриэль, сестра Фелагунда, давно отправилась с мужем своим на восток и не было от них вестей). Однако чем больше Ниэнор любовалась ожерельем, тем меньше хотела выпускать его из рук, ибо теперь на нем лежало драконье заклятие, и всякий, кто брал сокровища дракона в руки, желал владеть им сам. Потому Ниэнор не отдала Наугламир Тинголу, а взяла себе и, надев украшение, стала красой подобна женщинам эльдар.
Но и Тингол не остался равнодушен к чарам сокровища, тем более, что всегда алкал он владеть вещами, сделанными в Валиноре. Жадно смотрел он на ожерелье на груди Ниэнор и думал о том, что сотворенное гномами украшение прекрасно, но еще прекраснее стало бы оно, если вделать в него Сильмарилем. Уже давно хотел Тингол подобрать чудесному камню достойную оправу, дабы носить его, как украшение и знак власти, и теперь беспрестанно думал он о Наугламире и Сильмариле, тем более, что, как уже говорилось, он должен был по праву владеть ожерельем.
ПродолжениеТех, кто алчет владеть сокровищем своим в одиночку, всегда снедает мысль о ворах, и Ниэнор тоже боялась, что Наугламир украдут или отнимут силой. Потому стала она повсюду ходить с кинжалом эльфийской работы и клала его рядом со своим ложем, хотя ни один из жителей Дориата не носил оружия внутри Завесы.
И однажды Ниэнор сидела на берегу темной реки Эсгалдуин, раздумывая о судьбе своей и о том, что ей делать дальше. Был жаркий летний полдень, зной утомил девушку, легла она отдохнуть на мягкую прибрежную траву и незаметно заснула. А камни Наугламира ярко сияли в солнечном свете.
На беду случилось так, что проходил рядом король Тингол и привлекло его сияние валинорских самоцветов. Он подошел к спящей девушке и склонился над ней, желая лучше разглядеть вожделенные камни, но и мысли у него не возникло, чтобы взять ожерелье.
Тень, упавшая на лицо Ниэнор, разбудила ее и, проснувшись, увидела она склоненную над ней фигуру, темную против солнца. Тут же показалось ей, что пришелец думает забрать Наугламир и, ослепленная страхом потерять сокровище, она ударила кинжалом прямо в грудь Тингола. Вскрикнул король, пораженный насмерть одним ударом, и упал рядом с Ниэнор.
Ниэнор же с ужасом смотрела на дело рук своих, понимая, что страшно ошиблась, и, пораженная отчаянием, бросила Наугламир в реку и пустилась в бегство. Эльфы вскоре нашли тело своего короля, а рядом с ним – окровавленный кинжал Ниэнор, и поняли – кто убийца. Страшную весть и окровавленный клинок доставили к королеве Мелиан, но она запретила преследовать дочь Хурина, прозревая, что лишь недоразумение, а не злой умысел привел к гибели Тингола, и предоставила она Ниэнор ее судьбе. И вскоре Мелиан, не в силах вынести разлуки с любимым мужем, покинула лесное королевство, а вместе с ней исчезла чародейная Завеса и теперь Дориат, где стал править Диор, сын Берена и Лутиэн, стал открыт гневу сыновей Феанора.
Ниэнор сначала мчалась, куда глаза глядят, но вскоре остановилась, услышав гром в небе. С запада налетела гроза, хлынул ливень, будто и небеса оплакивали Тингола, единственное Дитя Эру, ставшее супругом майэ, что начала свое бытие еще до сотворения Арды. Свет солнца померк и ветви деревья качались от сильного ветра, и листья с них облетали, будто это женщины рвали на себе волосы в знак скорби о погибшем. И поняла Ниэнор, что отвергает ее Дориат, да и сама не хотела она оставаться в земле, которая приютила ее и жителям которой принесла она лишь несчастья. Тогда побрела Ниэнор на запад, в лес Бретиль, где жили ее родичи, ибо больше некуда ей было идти.
Долго шла Ниэнор и судьба хранила ее даже когда она вышла из-за Завесы, ибо первыми встретились ей не орки, а разведчики халадинов. Сначала решили они, что видят одну из женщин эльдар, ибо Ниэнор оставалась прекрасной, несмотря на скорбь свою и долгое странствие, но когда назвалась дочь Хурина, то поняли они свою ошибку. С почтением проводили халадины девушку к своему вождю Брандиру, ибо имя Хурина пользовалось уважением среди всех эдайн, к тому же он был родичем правителям Бретиля. Брандир встретил ее приветливо и предложил жить в своем доме, пока не решит Ниэнор, что будет делать дальше. Ниэнор согласилась и так поселилась дочь Хурина в Бретиле. Она больше не смеялась и всегда была печальна, потому Брандир прозвал ее «Ниниэль» - «Дева-слеза». Но Ниэнор почти ничего не рассказывала о своей жизни после ухода из Дор-Ломина, и тяжкие проступки ее, из-за коих лила она слезы, остались для халадинов тайной.
Лес Бретиль от века не видел такой красы в своих пределах, даже Глорэдель, дочь Хадора, была менее прекрасна, чем Ниэнор, дочь Морвен Эльфийской Красы, на коей Наугламир оставил след сияния валинорских самоцветов. Потому неудивительно, что вскоре многие молодые охотники стали засылать в дом Брандира сватов, каждый из них хотел взять в жены молодую красавицу из рода вождей. Но всем Ниэнор отказывала, ибо сердце ее было свободно, и боялась она, что не принесет радости в дом мужа. В конце концов, увидев неприступность Ниэнор, мужчины перестали добиваться ее руки, кроме одного – Харданга, человека из рода Халет, близкого родича Брандира.
Был тот Харданг человеком тяжелого нрава, гневливым, храбрым на словах и трусливым в душе. Кроме того, стремился он к власти и некогда претендовал на титул вождя Бретиля, но халадины предпочли ему Брандира. Потому затаил он на Брандира злобу и ныне тем больше распалялся гневом и завистью, что Ниэнор жила в доме Брандира, и говорил Харданг, что вождь приберегает девушку для самого себя и едва ли не силой заставляет отказывать всем другим, иначе разве не выбрала бы она в супруги самого достойного мужа из халадинов? Самым достойным он, конечно, считал себя самого, хотя и не говорил об этом вслух.
Мало истины было в словах Харданга, хотя в одном он оказался прав: и Брандир не устоял перед красой и благородством Ниэнор, и горячо полюбил он дочь Хурина. Но и ему отказала Ниэнор, видя в Брандире лишь брата и друга. Когда же прямо предложил он Ниэнор стать его женой, она сказала:
«Увы, хотя добр и благороден ты, Брандир, вождь халадинов, но и к тебе не чувствую я любви, которую подобает жене испытывать к мужу. Лишь как брата люблю я тебя. Кроме того, назвала меня мать «Ниэнор», что значит «Скорбь», и скорбь приношу я всем, кто меня любит. Потому не могу я выйти за тебя замуж, ибо боюсь причинить тебе и народу твоему еще большую печаль».
Огорчился Брандир, но делать было нечего, оставалось ему жить с Ниэнор как брату с сестрой и находить утешение лишь в том, что живет она поблизости и он каждый день может ее видеть и разговаривать с ней. Ниэнор же отличалась разумностью и верностью суждений, и вскоре стала она помогать Брандиру править народом, давая ему здравые советы. Ниэнор всей душою ненавидела орков и Моргота, видя в нем причину многих своих несчастий, и уговаривала она Брандира воевать с орками в Бретиле и за его пределами без всякой пощады, не полагаясь лишь на скрытность, как делал Брандир доселе. Осторожный Брандир, который не любил войны, сначала неохотно слушал ее, но советы Ниэнор нашли поддержку у народа, у тех халадинов, что отличались воинственностью и отчаянной смелостью. В том поддерживал Ниэнор и Харданг, надеясь так завоевать расположение девушки, но Ниэнор, прозревая истинную суть Харданга, относилась к нему с неприязнью, прикрывая ее благородной учтивостью. Все больше распаляясь страстью, Харданг стал подговаривать людей против Брандира, думая, что когда сам он займет Дом Вождя, то достанется ему и Ниэнор, чью вежливость принимал он за скрытую любовь. И люди заволновались, ибо кое-где семена лжи Харданга попали на благодатную почву, некоторые были недовольны осторожностью и благоразумием вождя, принимая их за трусость и глупость, но пока никто не выступал против Брандира открыто.
Так прожила Ниэнор у халадинов три года в мире и спокойствии, и, казалось, проклятие все же оставило ее, и Моргот отвратил от девушки свой полный злобы взор. Но так лишь казалось, ибо на самом деле он лишь медлил, не зная точно, где скрылась Ниэнор.
В конце концов, соглядатаи Глаурунга проведали, что дочь Хурина живет в Бретиле, и тогда Моргот приказал дракону ползти в Бретиль, покорить халадинов, последних свободных эдайн в Белерианде, захватить Ниэнор в плен и доставить в Ангбанд. Там думал Моргот с ее помощью сломить волю Хурина или хотя бы наказать его, замучив дочь на его глазах.
Глаурунг, исполненный злобы, охотно взялся исполнить ужасное повеление своего хозяина. Быстро покинул он оскверненный Нарготронд и пополз к Бретилю, сжигая все на своем пути. Халадины вскоре проведали о том, ибо их разведчики ныне уходили далеко от Бретиля, и народ Халет исполнился тревоги и страха.
Тут же вождь Брандир созвал Собрание Народа, ибо не мог он единолично решить такое важное дело. Со слов Ниэнор, видевшей разоренный Нарготронд, он знал о том, какой страшной мощью обладает Глаурунг и потому предложил он своему народу уходить из Бретиля и просить помощи в Дориате, ибо сами халадины не выстоят против дракона. Зашумели халадины, многие молодые и горячие охотники закричали о том, что дети Халет не настолько слабы и трусливы, чтобы уходить из родного леса, и сами смогут они справиться с чудовищем. Эти мысли внушили им верные Харданга перед собранием, и тут сам Харданг выступил вперед, решив, что настал его час.
«О, народ Халет!» - вскричал он, - «долго слушали мы нашего вождя, полагая, что сами Валар внушают ему мудрые мысли, которые помогают халадинам жить в безопасности на своей земле, тогда как другие народы эдайн уничтожены и покорены Черным Владыкой. Но теперь вижу я, что не Валар, а сам Моргот овладел разумом Брандира! Да, это так, ибо кто, как не Моргот внушил ему мысль бежать и оставить наши прекрасные леса? Бездомными изгоями станем мы в Дориате, чужаками, которых терпят из милости. Эльфы – друзья нам, пока мы не живем рядом с ними, ведь они не терпят лесорубов и охотников, которые не принадлежат к их народу. Если даже и примут нас в Дориате, то вскоре изгонят, и тогда станем мы народом бесприютных скитальцев, ибо Бретиль, покинутый нами, станет обиталищем отвратительных орков! И негде нам будет преклонить голову, ибо все другие земли стали владением Моргота, и его слуги будут убивать нас или уводить в страшный Ангбанд! Будем умирать мы медленно, проклиная тот день и час, когда решили покинуть Бретиль! Потому призываю я вас: дадим мы отпор дракону на своей земле, и даже если умрем здесь, то умрем с честью!»
И халадины, увлеченные горячностью речи, стали кричать о том, что Харданг – прав, что лучше бы он был их вождем, ибо тогда под его отважным водительством они избавились бы от дракона и стали бы достойны своих предков, сражавшихся с чудовищами Нан-Дунгортеб на пути в Бретиль.
ОкончаниеНиэнор, сидевшая рядом с Брандиром, сказала ему тихо:
«Теперь сожалею я, что отказалась стать твоей женой – ведь Харданг говорит это из ревности и зависти, в глупости своей думая, что победит дракона и станет вождем и моим мужем. Но если сейчас ты, мудрый брат мой, будешь говорить против него, то тебя изгонят, а Харданг погубит наш народ безрассудством и глупостью. Не остается нам ничего, как измыслить такой план, который, быть может, и правда, приведет к гибели Глаурунга».
И Брандир согласился с ней, ибо говорила она мудро, да и вызов Харданга не оставил его равнодушным, все же Брандир был мужчиной из рода отважной Халет.
Тогда встал Брандир и ответил Хардангу:
«Может, ты и прав, Харданг, и должно халадинам встать заслоном на пути чудовища, ибо некогда наши предки взялись защищать эту землю от всех слуг Моргота. Ныне пала чудесная Завеса, и сам Дориат открыт злобе Глаурунга. И если вы все», - Брандир обвел рукой собравшихся, - «согласны сражаться с драконом, то я не буду противиться вашей воле».
Зашумели халадины одобрительно, а Харданг помрачнел, ибо любовь народа вновь вернулась к вождю. И решил он так или иначе погубить Брандира, и потому сказал:
«Хорошо говоришь ты, вождь, и все мы надеемся на тебя, на твой ум и отвагу, на то, что ты сам поведешь нас против чудовища».
Потемнел лицом Брандир, ибо был он с детства хром и потому почти не владел воинским искусством и не участвовал в схватках. Но если бы сказал он сейчас, что не пойдет сам против дракона, то это бы приняли, как желание отсидеться за спинами других, а Харданг непременно повернул бы дело так, будто сам Брандир хочет подвергнуть опасности других, а не себя. Потому сказал он:
«Да, друг мой Харданг, и если ты будешь с нами – мы непременно победим чудовище».
Тут Харданг испугался, но делать было нечего – нельзя было и ему показаться трусливым перед другими.
Так было решено воевать с драконом, и Брандир, Ниэнор, Харданг и несколько самых умелых охотников уединились в доме вождя, дабы измыслить, как погубить дракона.
Харданг предложил просто напасть на дракона большим отрядом и постараться поразить его стрелами и копьями. Но другие возразили ему, что никто не выдержит жара дракона, а чешуя его крепче доспеха.
Тогда Дорлас, глава следопытов Бретиля, сказал:
«Слышал я, что дракон, как и другие змеи, слаб в области брюха. Если бы вырыть яму и поставить внизу острые колья, то справились бы мы с этой тварью».
Брандир нахмурился в ответ на эти слова:
«Не вырыть нам такой большой ямы в столь краткий срок, да и дракон не так глуп, как лесное зверье, непременно обнаружит он ловушку. Но есть в твоих словах и зерно истины, Дорлас…»
Надолго задумался тут Брандир и через долгое время сказал:
«Дракон не любит воды, значит, постарается он переправиться так, чтобы не замочить даже одного когтя. А у Тейглина в верховьях берега крутые и узкие. Непременно направится дракон туда и постарается переползти реку поверху. Если подстеречь его на переправе и ударить в брюхо снизу, то, может, и удастся нам убить Глаурунга».
Долго они думали, но не придумали ничего иного и решили испытать замысел Брандира. Разведчики донесли, что, и правда, ползет Глаурунг к узкому месту, к пропасти Кабед-эн-Арас, кою некогда перепрыгнул олень. Обрадовались халадины и славили они Брандира, чей замысел казался мудрым.
Все же сказал Брандир, что незачем идти всем навстречу дракону, если удастся его замысел – это дело для немногих, а если не удастся – лучше встретить дракона в родном лесу, и может, хоть кто-то сумеет тогда бежать. Отправились тогда к Кабед-эн-Арасу сам Брандир, Харданг, Дорлас и еще десять охотников. Взяли они с собой лучшие копья, с которыми ходили на крупного зверя, и воззвав к Валар об удаче, покинули Амон-Обель. Шли они пешком, лишь Брандир ехал на низкорослой лошадке, ибо не смог бы угнаться за здоровыми товарищами.
Мрачен был в пути этом Харданг, ибо снедали его страх и тревога. Если не удастся замысел вождя – все они погибнут, а удастся – Брандир вернется героем и тогда о кресле вождя и сердце Ниэнор останется Хардангу только мечтать! Идет Харданг и предательские мысли заползают ему в голову, шипят не хуже дракона: «Не дракон убьет – так ты постарайся». И поддался Харданг этим мыслям, решил: «Не погибнет вождь от дракона – погибнет от моей руки».
Издали увидели халадины дракона – чешуя его на закатном солнце горела золотом, а из ноздрей поднимался дым, будто от костра. Дракон отдыхал на левом берегу Тейглина перед тем, как ползти через реку. Был он огромен и страшен, когти – в полруки длиной, зубы – длиной в ладонь. А еще - жар, что плавит камень и железо…
Страшно стало воинам, но никто назад не повернул, стыдно было под взглядами товарищей. И меньше других боялся Брандир, ибо не жаль ему было жизнь отдать за родной лес, за спокойствие своего народа и безопасную жизнь Ниэнор.
Брандир размыслил так, что негоже полагаться на одно или два копья, а больше не смогли бы ударить одновременно. Потому сказал он, что двое воинов должны подстерегать Глаурунга на правом берегу и двое – на левом, и должно им ударить по брюху дракона одновременно, когда станет он переползать через реку.
Сам Брандир и Харданг остались на правом берегу, а еще один родич Брандира, Хунтор и Дорлас с великим трудом перебрались через реку. Осторожно подошли они к тому месту, где отдыхал дракон, и стали карабкаться наверх. Брандир, коему мешала больная нога, едва сумел сделать это, но все же мысль о Ниэнор подбадривала его, и устроился он недалеко от дракона.
Долго они ждали, вдыхая вонь Глаурунга и предаваясь мрачным мыслям, когда, едва взошло солнце, дракон вдруг зашевелился. Огромная пасть его выдохнула огонь, сжигая траву и кусты, за которыми скрывались воины, и едва не обнаружил их дракон, но все же судьба хранила отважных. И перекинул дракон передние лапы на восточный берег Тейглина, и тогда Брандир крикнул: «Пора!»
Три копья вонзились в брюхо дракона, ударили все воины, кроме Харданга, который так ослабел от страха, что едва держался на скале и чуть не уронил свое копье. Но другие преодолели страх, и дракон был смертельно ранен.
Взвыв от боли, из последних сил оттолкнулся он от западного берега реки и стал метаться в агонии на восточном. И когда это случилось, большие камни посыпались вниз, но все они счастливо миновали халадинов.
Брандир едва удержался на скале после удара, а Харданг понял, что, быть может, все его замыслы пошли прахом. Тогда толкнул он Брандира, и тот свалился вниз, и раскроил себе голову о камни в реке. Но напрасно думал Харданг, что деяние его осталось незамеченным. В тот миг свежий ветер развеял дым от огня дракона, и Хунтор видел злое дело.
Глаурунг перестал выть и метаться, и тогда Харданг полез наверх, думая удостовериться в гибели чудовища и присвоить себе всю славу победы – ибо копье Брандира ударило прямо в сердце дракона. Выбрался он на берег, оглядел дракона – а тот не шевелился, осмотрелся кругом – и увидел, как бежит к месту схватки Ниэнор в белом платье…
Не смогла Ниэнор усидеть дома, пошла она вслед за охотниками, решив, что разделит их судьбу – жизнь или смерть. И когда увидела она лежащего дракона – то радостно заколотилось ее сердце, и задохнулась она от недоверия – неужто, наконец, принесла она халадинам счастье, а не несчастье?
«Где же брат мой, Брандир?» - спросила она у Харданга.
«Увы», - сказал тот, притворившись печальным, - «не смог он удержаться на скале и упал в реку, и так умер вождь наш…»
«Неправда!» - воскликнул Хунтор, что вновь переправился через реку, и поспешил к Ниэнор и Хардангу. «Я видел, как ты, Харданг, толкнул его своею рукой! Ты убил Брандира!»
Харданг лишь покачал головой.
«Увы, друг мой Хунтор, вижу я, что глаза твои застил дым дракона и видел ты, чего не было. А может, это и сам дракон внушил тебе эти злые мысли?»
«Я видел все совершенно ясно, Харданг!» - вскричал Хунтор.
«Так и есть», - прошипел тут отвратительный голос – то дракон говорил последний раз говорил перед смертью. «Так и есть, брат убил брата, как часто бывает у людей. Вот, Ниэнор, дочь Хурина, что натворила ты снова – ибо из-за тебя они стали врагами. Вновь принесла ты несчастья тем, с кем рядом живешь. Губительница матери и родного народа, безрассудная дева, из-за коей погиб влюбленный, убийца и сеятельница раздора – вот кто ты, Ниэнор, дочь Хурина. Нет тебе места здесь, на земле, где была бы ты счастлива».
Так сказал Глаурунг, а потом закрыл глаза и издох. А Ниэнор стояла, окаменев, холодом повеяли на нее от слов дракона, и решила она, что говорит он сущую правду.
Рассмеялась она горько:
«Хоть говорят, что лгут слуги Моргота, но этот сказал правду. Нет мне места на земле… прими же меня, вода!»
И прежде, чем успели остановить ее, прыгнула Ниэнор с крутого берега в воды Тейглина, и река поглотила ее.
Но и смерть ее принесла горе. Хунтор не скрыл от народа, что видел, и многие халадины поверили ему, и начался промеж ними братоубийственный раздор, и многие были убиты, и последние родичи Халет погибли, и последний свободный народ эдайн умалился и не мог уже больше противостоять Морготу.
-
-
03.07.2013 в 23:28-
-
04.07.2013 в 09:34-
-
04.07.2013 в 10:49-
-
04.07.2013 в 10:58Она и принесла. Из-за нее халадины ударили в спину эльфам (знаю, что "они бы никогда", но было нужно для сюжета, и вообще, проклятие оно такое проклятие...)
И вдохновила Гвиндора на тот злополучный мост-
-
04.07.2013 в 11:00Да нет, вполне правдоподобно, имхо.
Она и принесла.
И я ж о чем...
-
-
05.07.2013 в 16:06-
-
28.07.2013 в 21:06-
-
28.07.2013 в 21:07-
-
28.07.2013 в 21:12-
-
28.07.2013 в 21:12