К18.3 Настоящий отец Турина не Хурин. Саурон, Моргот, Ульмо, Барахир, неизвестный адан и т.д. Можно в варианте приемного сына. Можно с клише "я твой отец, Люк"
Агарваэн, сын Умарта. Он выбрал это имя, так к чему дальнейшие расспросы? Прошлое - прошлому. Но Ородрет настойчиво требует ответа. Он прав, ведь если эльфийский король начнёт пускать в свои владения подозрительного вида смертных, которые даже имя своё назвать отказываются, то что останется от скрытности Нарготронда? читать дальшеЭтот город может стать домом. Хотя... Кого он обманывает - дома у него нет, и уже давно. Дор-Ломин захвачен, в Дориат он не вернется, а Земле Лука и Шлема не было отведено даже года, так чего же искать в Нарготронде? Да, лучше всего было бы поблагодарить эльфов за гостеприимство, вернуть меч Гвиндору, и навсегда уйти из потаённого города, которого пока не коснулась тень. Уйти и стать бродягой - это легко для того, кто учился лесной науке у стражей границы Дориата. Он будет странствовать вдали от людей и эльфов, и пусть забудут о нём, как будто и не было никогда, пусть никто и нигде больше не ждёт его домой. Последняя мысль отдавала горечью - он вспомнил небывалое счастье на измученном лице Гвиндора, когда тот наконец встретился со своей принцессой. Она выбежала встречать путников почти к самой переправе, мельком взглянула на человека, он даже не был уверен, что она вообще его заметила, а после Гвиндор и Финдуилас стояли друг напротив друга, не в силах даже слова сказать, потом вдруг одновременно рассмеялись, совсем по-детски взялись за руки. А потом была встреча во дворце, где он назвался своим новым именем, Запятнанным кровью, и по залу пробежал удивленный ропот. И только Гвиндор едва заметно кивнул ему, соглашаясь с его решением, а Финдуилас снова мельком взглянула на него, и тут же опять повернулась к Гвиндору. Её улыбка и вправду похожа на солнечный блик на водах. Он запомнит этот свет, и взгляд Фаэливрин будет спасать его от одиночества, когда он уйдёт отсюда. "Ты снова хочешь сбежать, человек с черным мечом и черным сердцем?" Конечно, ему показалось. Он не мог слышать её голос. Она не здесь, она гуляет в саду вместе с Гвиндором и без умолку болтает о том, как жилось в Нарготронде все эти годы, пока он был в плену. Возможно, это заговорило с ним его отчаянное желание наконец оставить свои скитания, перестать прятаться и жить если не счастливо, то хотя бы спокойно. А возможно это было его проклятие. Тем не менее Турин, до сих пор молчавший под долгим и пристальным взглядом Ородрета, ответил совсем не то, что собирался вначале: - Государь, я Турин, сын Хурина Талиона, но я очень прошу вас не говорить об этом никому. И я был бы счастлив, если бы вы позволили мне остаться в Нарготронде и служить вам. Вот и всё, правда прозвучала, и остаётся только надеяться, что отзвук прОклятого имени не погубит Нарготронд. Король ответил сразу, как будто знал ответ Турина заранее: - Турин, ты останешься в Нарготронде столько, сколько пожелаешь, и если тебе нужно держать своё имя в тайне, то от меня его не узнает никто. Но я звал тебя не за этим. Скажи мне, когда ты жил в Дориате, говорила ли тебе королева Мелиан, что ты... отличен от всех Детей Эру? - Госпожа Мелиан мало разговаривала со мной, государь, - ответил Турин. Королеву в Дориате любили все, везде только и слышно, что "мудрая Мелиан", "милосердная Мелиан", "прекрасная Мелиан". И для всех у неё находилось доброе слово, верный совет, несколько минут на разговор. Для всех, кроме Турина, которого для неё как будто не существовало. Он никогда не понимал, чем так провинился перед великой королевой. А Ородрет снова внимательно взглянул на него: - Точнее, не разговаривала совсем. А жаль, она могла бы рассказать тебе гораздо больше, чем я. - Рассказать о чём, государь? - Твоя феа. Она не совсем человеческая, и не эльфийская, она больше всего похожа на феа Лютиэн. Но душа Лютиэн - яркий свет, а твоя - словно свеча в ночи. - Я похож на Лютиэн? Неужели вы хотите сказать, что я... - Это даже предположить страшно, и я не представляю, как он смог обмануть Морвен, но тем не менее ты сын Врага. Ещё никогда в жизни я так не хотел ошибиться. - Этого быть не может, государь! - закричал Турин. - Я ненавижу его всем, что осталось от моей души, он проклял меня и мою семью, он погубил мою сестру, из-за него моя мать прозябает в нищете, хотя должна править Дор-Ломином! Из-за него я, - Турин осёкся. Всё-таки не нужно сейчас вспоминать о Белеге - вот уж действительно деяние, достойное орка. - Это хорошо, что ты ненавидишь его. Значит, в тебе его кровь, но не его воля. И твоя душа не черна, в ней остался свет. Не дай мраку поглотить его. - Как? - Бойся своего гнева, Турин. Не давай ему править тобой. Продолжение следует...
Комменты глючат, если вдруг наплодил из-за этого лишних сущностей - удалите, пожалуйста. ***читать дальше Пять лет он провёл в Нарготронде, и без колебаний сказал бы, что был счастлив. Имя Агарваэн не было по душе эльфам, и они дали ему новое - Мормегил, а прежние имена были, как он надеялся, забыты. Лишь иногда грызло сомнение - если Морвен и Ниенор ещё живы, узнают ли они его в Черном мече Нарготронда? Но Турин гнал эти мысли от себя - не нужно им знать, где он, и тогда взгляд Врага, быть может, отвернётся от них. Он успокаивал себя надеждой, что Морвен, несмотря на свою гордость, всё же попросила помощи у короля Тингола и госпожи Мелиан, и живёт в Дориате, в безопасности и достатке. А Мормегил сражался за них и многих других. Он казался сам себе огромным щитом, заслоняющим собой целый мир и людей в нём. Но мир оказался хрупок - всего нескольких слов было достаточно, чтобы его разрушить. Гвиндор, единственный, кроме короля, кто знал настоящее имя Мормегила, выдал его Финдуилас, а как оно позже стало известно всему городу - только Эру знает. Узнав об этом Турин впал в ярость, как после оскорблений Саэроса, или предательства Мима. - Как смел ты так подло поступить со мной! На этом имени лежит проклятие, и теперь оно найдёт меня! Неужели ревность затмила тебе разум?! Турин негодовал так сильно, что казалось, весь раскалился от гнева. - Ты сам своё проклятие, - вот и всё, что ответил ему Гвиндор, и больше не заговаривал с Турином. Если бы не Финдуилас, они бы схватились за мечи. У Фаэливрин был удивительный дар прекращать ссоры, даже самые яростные, но даже она не могла примирить двух бывших друзей. Турин видел, как разрывается от боли её сердце, он умолял её больше не подходить к нему, не говорить с ним, даже не смотреть на него, но знал, что если она однажды послушается его слов, то он тут же на месте умрёт. Она не была похожа на Лалайт, если бы сестрёнке довелось вырасти, но в её присутствии он сам себе казался лучше, достойнее, выше самого себя. Так же, как во время детских игр, когда он думал, что оберегает сестру от всего зла в мире. Но Лалайт давно нет в живых, а Финдуилас нелегко оставаться рядом с ним. Как она ни пыталась скрыть, но Турин замечал её покрасневшие глаза, а иногда успевал увидеть, как она торопливо смахивает слёзы. А с тех пор, как пришли посланники от Ульмо, она почти перестала показываться из своих покоев. А того, что случилось потом, Турин не смог бы себе простить, даже если бы захотел. Будь проклят Глаурунг, и орки, и мост, и собственное упрямство Турина! И будь проклят Моргот за те неисчислимые бедствия, которые он посылает миру! А если он и правда отец Турина, то будь он проклят трижды! За пять лет у Турина было немало времени поразмыслить над словами короля и увериться в его правоте. Когда вастаки захватили Дор-Ломин, они грабили и обращали в рабство всех, кто вовремя не унёс ноги, и только дом Хурина и его семьи новые хозяева обходили стороной. И даже Бродда, мерзость из мерзости, не посмел принудить к браку Морвен, и всё шипел от злости, что ему в жёны досталась тетка Аэрин. Что ещё могло помешать предателям оставить Морвен в покое, кроме приказа их господина? И позже, когда был предан дом Мима, и погибла Дор Куартол, только Турина, единственного из всех взяли в плен, а не безжалостно убили, как остальных, и это уже совершенно точно было сделано по слову Моргота. И даже сейчас, в последней битве у Врат Фелагунда, смерть обходит его стороной, но лишь для того, чтобы столкнуть лицом к лицу с Глаурунгом. - Своим гневом ты погубил Нарготронд, - шипел дракон, - из-за тебя король не слушал слов Гвиндора, а лишь твои самодовольные речи. И где сейчас твой король? И где твой друг, у которого ты отнял всё? И никогда больше не увидеть тебе твоей принцессы. Ты сравнивал её с солнечным сиянием, но любой свет меркнет и гаснет во владениях моего Господина, и ты больше никогда не посмотришь ей в глаза. А там, в Чертогах, сквозь которые ты пройдёшь и даже не запомнишь их, она снова вернётся к наречённому, и даже после смерти ты останешься один, как и всегда. Голос завораживал, его хотелось слушать и верить, но воспоминание о взгляде Финдуилас, вспыхнуло перед ним, как последний луч заходящего солнца. - Моего гнева хватит и на тебя, ящерица Моргота! Дракон был потрясён тем, что смертный способен противостоять его чарам, он изрыгнул пламя, но доспехи и золотая маска гномьей работы надёжно защищали Турина. Об этой битве не сложат легенд, потому что некому было её видеть. Человек сражался с драконом как равный, и нанёс ему тяжкие раны, и Глаурунг упал с обломков моста в реку. Он бился в воде, пытаясь ухватиться лапами за камни, но быстрый Нарог, самый надежный страж Нарготронда, лишал его сил так же стремительно, как нёс свои пенные воды. И тогда Турин не раздумывая прыгнул в бурный поток, чтобы вонзить меч в сердце дракона. "Хоть какая-то польза от папаши-Врага", - думал он, захлёбываясь водой и ядовитой драконьей кровью. *** Он лежал на камнях, где-то рядом пела река, а над ним склонилось девичье лицо. Девушка улыбнулась ему и откинула со лба непослушную золотую прядь. - Эй, тут живой! - крикнула она кому-то и добавила, уже обращаясь только к нему: - Сейчас придут мужчины и перенесут тебя в дом. Это люди Бретиля, тебе нечего бояться. И у них есть целитель. - Кто ты? - голос повиновался с трудом, но она каким-то чудом разобрала его слова. - Я Ниенор, бретильцы приютили меня, и я помогаю, чем могу. А ты? Он запоздало понял, что не может вспомнить своего имени. - Не... помню... - почти неслышно выговорил он. - Не помнишь? Ну ничего страшного, - беззаботно ответила Ниенор, - когда поправишься, то обязательно вспомнишь, а пока я буду называть тебя Турамбаром, можно? Кажется, в этом бою ты единственный живой.
Агарваэн, сын Умарта. Он выбрал это имя, так к чему дальнейшие расспросы? Прошлое - прошлому. Но Ородрет настойчиво требует ответа. Он прав, ведь если эльфийский король начнёт пускать в свои владения подозрительного вида смертных, которые даже имя своё назвать отказываются, то что останется от скрытности Нарготронда? читать дальше
Продолжение следует...
***читать дальше