С детства мне твердили - ты принцесса, ты должна... Одевайся прилично, Лутиэнь, держись прямо, Лутиэнь, кушай аккуратно, разговаривай вежливо. Это говорил отец. Мать меня жалела - именно жалела, а не любила. Ее пронзительный взор, устремленный в грядущее, казалось видел то, что было неизвестно ни мне, ни королю Тинголу. Вот потому я и танцевала в лесной чаще - подальше от всех: от матери, отца, надоедливого Даэрона и вкрадчиво-любезных прислужниц. Надеюсь, вы поймете, что в Дориате, где ничего не происходило, я умирала от тоски. Одна Артанис была согласна со мой - она уже вторую сотню лет пыталась выманить Келеборна на прогулку за Завесу, и у нее ничего не получалось. Зато ее рассказы меня развлекали. "Феаноринги! Ах эти негодяи!" Ее братья-нолдор были самыми обычными эльдар. Я с ними мило общалась, но о негодяях-Феанорингах слушала с замиранием сердца. Этот Химринг - на холме, а не в пещере, улыбка Маэдроса, песни Макалаурэ, пепельные локоны Келегорма-охотника... - Вот с этого места, сестрица, поподробнее... Да, меня притягивал этот негодяй, даже тогда, когда я его не знала. Берен... Бедный мальчик. Когда я его встретила, то даже не задумалась, как он мог преодолеть защитные чары моей матери. Да, он мне нравился - потому что он был первым новым лицом, которое я увидела в Дориате со времени приезда Арфингов. Несчастное дитя, он все воспринял так серьезно... Он решил на мне жениться, ибо влюбился с первого взгляда. Я представила его отцу, просто, чтобы папа закипел, словно вода в котелке. Если бы я знала, чем это кончится... В общем, Берен ушел добывать Сильмарилл, а я сбежала. Я была зла на отца, фактически обрекшего на смерть приятного молодого человека. Правда его слишком пылкое обожание мне уже начало надоедать - мы, эльфы, к такому не привыкли. И мать смотрела на меня как-то странно. Я-то думала, что она будет исполнена возмущения, но услышала лишь о предназначении. А от слов "ты должна" мне сразу же захотелось разнести полМенегрота. Но когда из кустов прямо на меня вылетела валинорская гончая, а потом появился эльф верхом на вороном скакуне, я обомлела, ибо сразу признала негодяя Келегорма. Да, по любимому псу, так часто описываемому Артанис, по пепельным локонам и наглому взгляду. Вот кто привык к обожанию и поклонению - только от меня, голубчик, ты его не дождешься. Оказывается, я шла по следу Берена. Келегорм помалкивал, его братец, еще один негодяй, тоже, но в Нарготронде оставался Ородрет. От него-то я и узнала про то, что Берен ушел за Сильмариллом в сопровождении Финрода и еще десяти воинов. Мудрое решение в общем-то, небольшой отряд просочится на вражескую территорию, словно вода между камней. Я решила их догнать - помощь будет не лишней, да и хоть какое-то развлечение после столетий прозябания в лесу. Но Келегорм... Ох уж этот негодяй! Не знаю, как уж там поет Макалаурэ, но наверное не намного лучше брата. Не знаю, насколько обаятелен Маэдрос, но ему, наверное, далеко до Келегорма. Куруфин... Да, красив, но не более того. Он хвастал, что похож на Феанаро как две капли воды, но мне это было безразлично. Мой обожаемый негодяй. пепельноволосый искуситель - он обманул меня. Келегорм обещал проводить "свою птичку" до самого Сирионового прохода. Да, даже такие банальные комплименты как "Тинувиэль" в его устах звучали музыкой. Он все время говорил "завтра", а "завтра" все не наступало. А потом мне приснился сон... Сон был ужасен - они все погибли. И милый кузен Финрод, и его воины, и этот влюбленный в меня мальчик-человек. Раскаяние охватило мою душу, и я набросилась на негодяя с упреками. Затем выхватила у него из ножен охотничий кинжал и замахнулась... Я так и не поняла, что случилось, господин Судья... Гобелен? В левом верхнем углу? А, ну да, я ведь была в мужском убранстве. И коротко пострижена. Куруфин... Вот мерзавец, он сперва спустил тетиву, а потом уже соизволил разобраться, кто это размахивает ножом перед носом его любимого братца. Да, я понимаю, что все испортила. Мне стыдно, очень стыдно. Я готова понести наказание. Можно еще раз взглянуть на тот гобелен, там где лучше видно лицо Келегорма? Ох, какой же он негодяй.
Первое время после ухода короля Финрода и его спутников в Нарготронде царило всеобщее смятение, но скоро на смену пришло уныние, и город пропитался им, точно ядом. Позже, когда эти дни сделались достоянием прошлого, многие эльдар вспоминали, что в ту пору терзали их думы, черные и горькие, как пепел из жерла Тангородрима. Мысли о тщетности безнадежной борьбы, о том, что счастье – всего лишь мечта, пустая и невозможно хрупкая для Арды Искаженной, а верность – слишком высокая цена за дружбу или любовь, которые дают радость на краткий срок, но способны обернуться скорбью навеки. Сперва жители города принимали это за голос своей нечистой совести, непрестанно ищущей себе оправдания, и каждый старался таить свои мучения от прочих. Лишь со временем уразумели они, что у голоса мог быть иной хозяин, и, возможно, что-то незримое, но более страшное, чем пепел, в самом деле пробралось в Нарготронд из твердыни Моргота. А между тем принцесса Лютиен, ослабевшая от тоски и плена, оказалась совсем беззащитна перед новой напастью. С каждым часом тьма и холод опутывали ее душу и ослабляли волю. Тогда, страшась их и ища спасения, несчастная дева преклонила слух к речам Келегорма, сына Феанора, который часто был подле нее и жарко твердил о своей любви. – Никогда и никем сердце мое не дорожило прежде, как ныне дорожит тобой! Стань моей! Я никогда тебя не покину! Жизнь твоя со мной будет беспечальна! От боли, страданий и непосильных тягот желаю я защитить тебя! Забудь безумные стремленья! Останься со мной! Ты не будешь более одинока, и всякий, кто хотя бы помыслит обидеть тебя, испытает на себе силу моего гнева! Я люблю тебя! Так говорил он и не лгал, поэтому, когда измученная Лютиен вложила свою руку в его, искренна была его радость. *** Радость Келегорма была искренна, но себялюбива, и потому не замечал он, что возлюбленная его продолжает день ото дня делаться все бледнее и безучастнее, а тиха стала настолько, что по целым дням единого слова нельзя было услышать от нее, если сам Келегорм не обращался к ней. Ородрет, знавший Лютиен раньше, не мог скрыть ужас, взирая на нее, ибо была она подобна тени от тени себя прежней. Но нечем ему было помочь ей. И так все шло будто бы своим чередом, пока не настал поистине горестный миг, который с тех пор запечатлен в памяти эльдар, не только тех, кто был там и видел, но многих. Принцесса Лютиен и Келегорм, сын Феанора, сидели рядом. Она, казалось, была погружена в грезы и смотрела куда-то в неведомую другим даль, а он любовался ею, потому что страдания, истомившие душу, не сделали ее менее прекрасной. Неожиданно взгляд ее прояснился, она вскочила – словно птица порхнула с ветки – выбежала на середину зала и там остановилась, совсем такая же, какой была когда-то в Дориате: гибкая, сильная, полная жизни. Вдруг лицо ее исказила страшная мука, она коротко вскрикнула: – Берен! А потом упала навзничь. Келегорм кинулся к ней, склонился и увидел, что она мертва. Тогда невиданное прежде отчаяние пало на его душу и он проклял всех, кого считал виновными в смерти Лютиен. И первым назвал он Моргота Черного, вторым – Берена, сына Барахира, третьим же – самого себя. После этих слов Келегорм бросился прочь, и никто не удержал его, потому что все были слишком поражены случившимся. Однако вскоре, опасаясь, что он повредился рассудком, пошли искать его, но не нашли ни самого Келегорма, ни пса его, ни коня. Когда же сказали об этом Куруфину, понял он во внезапном и скорбном прозрении, что брат его отправился на север, в мрачную крепость Ангбанд, ибо жизнь в ожидании теперь стала ему невыносима и спешил он поквитаться с Врагом за все обиды. Это открыл Куруфин всем, кто находился при нем в тот час, и умолк, потому что великой тяжестью пало на его сердценовое знание. И после долгое время никакая весть о судьбе Келегорма, сына Феанора, не доходила до эльдар.
618 слов
Второе - мрачно, красиво и благолепно.Келегорма жалко
негодяйКелегорм) И в первом и во втором исполнении.Автор-2